– А она не сказала, во сколько это было?
– Первый раз в полдевятого. Потом в десять. А потом… Блин, забыла. Но точно позже десяти.
– Вот видишь! И у всех так – сначала обзвонил всех с восьми до полдевятого, шороху нагнал. Потом в десять объявился и уже до полдвенадцатого с интервалом в восемь-десять минут всех обзванивал.
– Ну и что?
– А то! С полдевятого до десяти – это полтора часа времени, за которые он с офисного телефона ни одного звонка не сделал. А вот с мобильного звонил. И, между прочим, Коненко.
– А это откуда известно?
– Наташа, не разочаровывай меня. Вчера ты мне показалась неглупой женщиной.
– В набранных номерах у Барсукова посмотрели?
– Нет, Барсуков у себя все почистил. У Коненко в принятых было. Да и распечатку звонков взяли в сотовой компании.
– Ну звонил он Коненко. Допустим. И что из того? Они каждый день по несколько раз созваниваются.
– Звонил то он не с офисного уже. Я же тебе говорю, балда, за полтора часа Барсуков ни одного звонка не сделал со стационарного телефона. От их конторы до места убийства десять минут пешком. На машине и того меньше. Он пять раз мог до набережной дойти, грохнуть компаньона и вернуться. А потом уже снова за телефон – алиби себе обеспечивать.
– Ты думаешь, это Барсуков убил Вовку? – я не сразу решилась произнести это вслух.
– Я не исключаю такой возможности. А ты чего, расстроилась? Ты считаешь Барсукова высоконравственным человеком, которому даже в голову не может прийти избавиться от партнера? Мне он таким не показался.
– Да нет. Барсуков как раз сволочь известная. Но ведь они дружат сто лет, учились вместе. Как же можно взять и выстрелить в человека, да еще и хорошо знакомого. А может, он не сам стрелял? Может, он киллера нанял?
– Ну он, может, вообще никого не убивал – это еще не доказано. Так что ты раньше времени не переживай. А насчет киллера я лично сильно сомневаюсь.
– Почему?
– Да не похоже, что профессионал работал. Стрелял беспорядочно, хоть и в упор почти. Там в машине кровищей все залито. А традиционного контрольного в голову не было. И оружия нет – с собой унес. А профи не жадничают и из одного и того же ствола два раза не убивают. Да и где бы Барсуков взял этого киллера? Ты думаешь, это так просто?
– Ну берут же другие где-то.
– Берут. Только, чтобы на профессионала выйти, надо знакомства водить в криминальных кругах. У Барсукова могли быть такие знакомые? Вряд ли. Так что, если он и мог кого нанять, то только лоха какого-нибудь, до денег жадного. А про такого мы бы знали давно. А чаем в этом доме поят?
– Иногда.
– А сегодня, случайно, не чайный день?
А он, и правда, не такой уж противный. Мариша права.
– Сегодня как раз чайный. Но к чаю только варенье.
– Давай! – согласился Димыч. – А потом пойдем погуляем где-нибудь. А то голова болит, надо на свежий воздух.
Я посмотрела на часы – почти двенадцать.
– А поехали на кладбище? Сегодня Коненко хоронят в два часа.
Димыч посмотрел на меня невесело.
– Что ты за человек такой? Я тебя погулять зову. Можно сказать, пытаюсь ухаживать. У меня после вчерашнего еще сто рублей осталось – на мороженое хватит. А ты на кладбище рвешься.
– Димыч, – сказала я жалобно, – ну какие могут быть ухаживания с похмелья? И так жить противно. А Вовка Коненко неплохой мужик был. Надо же как-то… попрощаться. Чтобы по-людски, – заметив, что Захаров уже готов согласиться, я выложила последний аргумент. – К тому же там, наверняка, весь «Люкс» будет. Может, удастся что-нибудь полезное узнать. Люся там не единственная сплетница – будет с кем пообщаться.
– Ладно, поехали, – сдался Димыч. – Только сначала чай!
К кладбищу мы подъехали гораздо раньше двух часов.
На ватных ногах я выбралась из душной коробки автобуса и взмолилась:
– Димыч! Обратно давай пойдем пешком.
– С чего это вдруг? Мы же дойдем только к вечеру.
– Тошнит меня, – я решила давить на жалость. – А в автобусе жарко и бензином пахнет.
– Ничем там не пахнет, не ври. Правда что ли тошнит? Дыши ртом тогда, горе мое.
Мы остановились у ворот городского кладбища – бодрый Димыч и бледная я, старательно хватающая ртом воздух.
А за воротами была красота!
Убежденная, что кладбище – это место, специально отведенное для скорби и горестных раздумий, я даже испугалась нахлынувшего на меня восторга. И было от чего нахлынуть! Все кладбище стараниями скорбящих родственников было засажено разновозрастными деревцами. В старой части погоста деревья были уже солидными, с густыми кронами и благодатной тенью под ними. А там, где могилы были не старше пары-тройки лет, деревца были еще тонкими несмышленышами, едва оперившимися свежей листвой. Но восторг вызывало не это. Не знаю, из каких соображений, но большинство деревьев, высаженных на могилах, были различными вариантами плодово-ягодных культур. И все эти черемухи-вишни-ранетки сейчас дружно цвели, отчего казалось, что на городское кладбище опустилось благоуханное бело-розовое облако. Да еще чирикающие птички, жужжащие шмели-пчелы и какая-то особенная прозрачность воздуха, несмотря на оживленной автомобильное движение буквально в нескольких метрах от ограды.
В общем, я взглянула через распахнутые ворота и обомлела. Я даже не сразу сообразила закрыть рот, что, впрочем, только добавило восторженности моему внешнему виду.
– Димыч! – выдохнула я. – Посмотри, какая красота!
Димыч, вопреки моим ожиданиям, не стал ерничать, а согласно кивнул. Потом полез за сигаретами.
– Все правильно. Так и должно быть, – задумчиво сказал он. – Живем вот так в дерьме, собачимся друг с другом, дышим дрянью всякой, мусор из окон выбрасываем. Только после смерти и получается пожить по-человечески. На кладбище тишина, красота… покой. Посмотришь на это все – и умирать не так страшно.