– Издательский дом «Люкс». Доброе утро!
Потом, послушав невидимого собеседника, хитро улыбнулась и проворковала:
– Вадима Дмитриевича? Одну минутку.
Потыкав пальчиками в кнопки на аппарате, Ирочка перевела звонок на другую линию, и телефон запиликал уже в кабинете Барсукова.
Мы слушала телефонные трели и недоуменно переглядывались – трубку никто не брал. Когда ждать дальше стало просто неприлично, Ирочка переключилась обратно и с сожалением сказала в трубку:
– Вадима Дмитриевича нет на месте. Перезвоните через полчаса, – и, отключившись, зашипела возмущенно. – Он совсем обнаглел! Рабочий день уже начался, а он от бабы оторваться не может. Ну держитесь!
Кому она предложила держаться, я так и не успела понять, потому что Ирочка вдруг перешла к активным действиям. Держа перед собой телефонную трубку как главный аргумент, она решительно шагнула в кабинет…
Обратно она вышла, все так же держа перед собой трубку, только почему-то пятясь назад. Потом повернулась ко мне совершенно белым лицом и прошептала:
– Пойдем вместе.
– Куда? – не поняла я.
– Туда, – Ирочка мотнула головой на дверь кабинета. – Я одна боюсь.
– Чего боишься?
– Пойдем посмотрим…
Она глядела на меня совершенно дикими глазами, и мне вдруг стало очень неуютно в этой приемной.
Чтобы потянуть время, я перевела взгляд на окно. Смотреть там было не на что – серый дождливый пейзаж в сером, в водных потеках, стекле. Но я готова была рассматривать даже бегущие по стеклу капли, лишь бы не идти с Ирочкой в кабинет, из которого она вышла с белым лицом и расширенными от страха глазами.
И зачем только я явилась в «Люкс» в такую рань?
Разозлившись на себя саму, я решительно подошла к двери, бесцеремонно отодвинула плечом неожиданно вялую Ирочку и шагнула в кабинет.
И сразу почувствовала дурноту. С кисловатым привкусом во рту и звоном в ушах.
Я остановилась на пороге, пытаясь понять, что же меня здесь так пугает.
С виду обычный кабинет. С огромным столом в глубине, внушительным кожаным диваном у правой стены и длиннющим шкафом с бумагами вдоль левой. Все как всегда. Если не считать, что стол, обычно заваленный бумагами и заставленный канцелярскими наборами, сувенирами и фотографиями в рамках, сейчас был почти пуст. А все это великолепие валялось на полу, нарушая привычный вид и заставляя любого входящего чувствовать себя очень неуютно.
Я с трудом сглотнула и попыталась сосредоточиться. Мало того, это что-то, кроме дурноты, вызывало какой-то животный, необъяснимый страх. Но ведь не рассыпавшиеся веером ручки и карандаши заставили меня замереть на пороге. Не разлетевшиеся по полу исписанные листы бумаги. Тогда что?
Я скользнула взглядом дальше, почти до противоположной стены, и поняла, что это.
На полу, скрытый от меня столом почти полностью, лежал человек.
Мне, собственно были видны только его ноги. В джинсах и светло-коричневых замшевых ботинках. Обычные такие ноги. Но именно они и были причиной моего внезапного страха. Потому что каким-то непостижимым образом я догадалась, что ноги эти принадлежат человеку, безнадежно мертвому. Вот не знаю почему, но это мне было совершенно ясно.
Оставалось только подойти и убедиться.
И я подошла на ватных ногах. И убедилась. И даже, поражаясь собственной лихости, тронула его за плечо.
И окончательно убедилась, что Вадим Дмитриевич Барсуков – фактически единоличный владелец «Люкса» – никогда уже не сможет воспользоваться своим новым положением.
Он лежал лицом вниз, и крови под ним натекло совсем немного. Или это считается много? Я не знала, как оценить представшее передо мной зрелище, потому что, честно говоря, покойника видела только третий раз в жизни. А уж покойника-жертву прямо на месте убийства вообще наблюдала впервые.
Пятясь, как Ирочка пять минут назад, я начала отступать к двери, но не дошла до нее, а опустилась на диван, все еще продолжая смотреть, как завороженная, на эти мертвые ноги. Мне почему-то во что бы то ни стало хотелось понять, зачем Барсуков надел замшевые ботинки в такую погоду…
Ирочка осторожно присела рядом и шепотом спросила, показывая зажатую в руке трубку:
– Может, милицию вызвать? Или скорую? Или спасателей каких-нибудь?
– Спасатели тут не помогут. Вызывай милицию, – ответила я тоже шепотом.
Казалось, что мы стеснялись обсуждать эти вопросы вслух. Хотя стесняться было уже некого.
Мы так и просидели на этом диване до приезда милиции, почти не разговаривая, и изо всех сил стараясь не смотреть в сторону стола.
Нарушили свое добровольное молчание мы только один раз, когда Ирочка вдруг оперлась рукой на сиденье дивана и обнаружила там небольшую лужицу.
– Вода, – удивленно прошептала она, демонстрируя мне мокрую руку. – Откуда здесь?
– Мало ли! Дождь ведь на улице. Натекло с чего-нибудь.
– Ну да, – согласилась она.
Говорить, даже шепотом, было все-таки легче, чем сидеть в тишине. И я поинтересовалась:
– А чего это он в замшевых ботинках в дождь?
– Так он же на машине.
– Но от машины до двери он все равно пешком идет. А там везде лужи. Вон смотри, на правой ноге ботинок мокрый.
– Дурак! – пожала плечами Ирочка. И вдруг, спохватившись, зашептала испуганно: – Ой! Про покойников же плохо говорить нельзя.
И помолчав, добавила:
– Но все равно дурак!
Хлопнула входная дверь, и бодрый голос поинтересовался:
– Есть кто живой? Милицию вызывали?
– Да, – выдохнули мы с Ирочкой слаженным дуэтом.
Как ни странно, наш парный шепот был услышан – судя по звуку шагов, несколько человек направились в сторону кабинета.