Убийца сейчас онлайн - Страница 66

– И что, на этих вот жалких процентах он рассчитывал сильно навариться? – поинтересовался слегка разочарованный Толик.

– Это не жалкие проценты, – Совинский даже как будто обиделся за бывшего компаньона. – Там очень неплохие суммы получались бы. Уж точно побольше, чем мы до этого зарабатывали.

– Чего же вы тогда не согласились? Не согласились ведь, правильно я понял?

– Правильно. Отказались. Вспомнили про бесплатный сыр и мышеловку. Коненко потом еще справки навел про этих «ребят».

– И что? Криминал?

– Конечно, – Витька даже удивился таким наивным вопросам. – Что же еще? Обычное отмывание денег. А если по-умному – легализация доходов.

– А Барсуков, что же, об этом не догадывался?

– Догадывался, конечно. А если нет, так Вовка ему все популярно объяснил. Только Вадим от этой идеи все равно не отступился. Ему от обещанных денег совсем крышу снесло. Уговаривать нас начал. Попробуем, мол, а потом соскочим. Вовка на него тогда, помню, сильно разозлился. Он, вообще-то, сдержанный был. А тут как с цепи сорвался. Орал, матерился. Барсукова придурком назвал. Сказал, что пацан он еще зеленый, и чтобы не лез, куда не просят. Поцапались они тогда сильно.

После этого Барсуков как будто успокоился. По крайней мере, Витьке именно так показалось. Неделю было тихо. «Три толстяка» почти не разговаривали между собой, и даже в общем кабинете одновременно старались не находиться. Совинского немного удивляло, что Коненко избегал и его тоже. Ведь Витька был на его стороне. Подумав, он решил, что Вовке просто стыдно за свой срыв, и он избегает общения со свидетелями своей минутной слабости. Если так, пусть успокоится. Витька решил дать другу для этого время и с разговорами не навязывался.

А через пару недель к нему подошел Барсуков. Остановился у стола, за которым Витька спешно правил чью-то статью, и сказал, что нужно поговорить.

Совинский поднял глаза и впервые за последние пару недель внимательно посмотрел на друга. Теперь уже бывшего. Это он понял сразу же. Не было у человека, стоявшего перед ним, ничего общего с тем Вадимом Барсуковым, которого он знал сто лет. Новый Вадим Барсуков смотрел сквозь Витьку холодными глазами и, судя по напряженному лицу, прежней дружбы помнить не собирался.

Тщательно закрыв дверь их общего кабинета, Барсуков изложил свое видение дальнейшего развития событий. Или Витька соглашается работать по предложенной схеме, или продает свою долю в фирме ему, Вадиму Барсукову, который от планов своих отступать не намерен. И уж тем более, не намерен прислушиваться к нытью таких мозгляков, как они с Коненко. Особенно резанули, почему-то, именно эти «мозгляки». Точного значения Витька не знал, но сразу понял, что самому Барсукову это слово кажется особенно уничижительным.

– А если я не захочу продавать свою долю? Что тогда?

– Лучше тебе захотеть, Витенька. Лучше захотеть и продать, пока я согласен купить. Ты мне мешаешь, Витенька.

Совинский слушал и не верил. Не хотел верить тому, что слышал.

Это нежелание верить своим глазам, ушам и совести как-то незаметно вошло у него в привычку. Витя Совинский с детства был мальчиком добрым и неконфликтным. Мама его научила, что о людях плохо думать нельзя. И даже если человек поступает плохо, у него, скорее всего, есть на это причины. Или ты его просто неправильно понял. И «плохо» – понятие субъективное. Если что-то плохо для тебя, это не значит, что плохо для всех. И думать надо в первую очередь обо всех, а не о собственном удобстве.

Если бы мама просто это говорила, возможно, и не принял бы маленький Витя эти правила так близко к сердцу. Но она ведь по этим правилам жила! И сына воспитывала личным примером. Потом уже, когда вырос, Совинский понял, что мама таким образом просто защищалась от гадства и жестокости окружающего мира. Убеждала саму себя, что просто неправильно все поняла, а на самом деле никто ее не обижал, не обманывал, не строил козни и не плел интриги. Просто неправильно поняла. По-другому мама защищаться не умела. И сына, жалея, научила вот такому, единственно известному ей, способу защиты.

Витька привык придумывать для себя оправдания поступков Барсукова. Привык думать, что тот больше смыслит в бизнесе, чем он – мягкотелый и слабохарактерный. А сейчас вдруг понял, что когда Вадим организовывал милицейские и налоговые проверки у конкурентов, когда тянул с выплатой гонораров внештатникам, и сейчас, когда любой ценой хотел заполучить Витькину долю «Люкса», думал он как раз о собственном удобстве. Только о нем. Эх, мама, мама! Не получалось у взрослого Вити Совинского объяснить и оправдать поступок бывшего друга. Разучился.

– Думай, Витенька. Хорошо думай. Сейчас я предлагаю тебе деньги. Завтра уже ничего не предложу. Соглашайся, не будь идиотом, как обычно…

Барсуков, стоя, упирался сжатыми кулаками в стол и с каждым словом все сильнее нависал над оцепеневшим Витькой. В какой-то момент тому даже показалось, что Барсуков его сейчас ударит, чтобы был посговорчивей. Страх коротким разрядом пронизал Витьку от затылка до копчика. Пару секунд он ощущал этот противный липкий холодок в позвоночнике, парализующий не только тело, но и мысли. А потом вдруг понял, сам себе удивляясь, что ему абсолютно все равно, что будет дальше с ним, с фирмой, и уж тем более, с этим уродом, что смотрел на него сейчас холодными глазами и кривовато усмехался.

«Жил зайчишка в лесу и всего боялся. И вот однажды надоело ему бояться…» – мелькнуло в голове начало детской сказки. И тут же следом: «Если я сейчас соглашусь, он подумает, что я испугался. Да пусть думает, что хочет». Стало совершенно наплевать, что подумает торжествующий Барсуков, и что будет дальше с «Люксом». Не хотелось больше быть учредителем их общей фирмы. Вообще не хотелось иметь ничего общего с этим человеком – ни бизнеса, ни разговоров по душам, ни прошлого.